Немного островной фантастики
Почему бы нам сегодня не вспомнить Энтони Берджесса, в самом деле? Ну хотя бы потому, что самый лучший его роман — «Заводной апельсин» — как никакой другой отражает глубинную суть и перспективы нашей сегодняшней реальности.
Берджесс-фантаст был отнюдь не прочь сочно описать какую-нибудь катастрофу. В названном романе — это моральная катастрофа, охватившая человечество. История Алекса, главного героя книги, хулигана и садиста, которого попытались подвергнуть медицинской коррекции, уничтожив склонность к агрессии, весьма живописна.
Да, сегодня человечество обитает в отвратительном новом мире, где не только Алекс-убийца, но и всякий-каждый готов давить слабого и беспомощного. И когда Алекс искусственным путём был превращён в такого слабака, на нём поспешили отыграться все окружающие, все, кого он до этого уничтожал и унижал.
Сам Берджесс так и не сумел определиться, какую «моральную весть» должна была принести его книга. Финальная двадцать первая глава «Заводного апельсина», в которой Алекс критически пересматривает свою жизнь, полную бессмысленного насилия, в ряде изданий отсекалась (по разрешению, между прочим, самого автора). И делалось это, с художественной точки зрения, вполне справедливо — слишком уж она выбивается из нарисованной Берджессом картины общества, целиком и полностью поглощенного катастрофой полной моральной деградации.
Мир в «Заводном апельсине» заканчивается не «взрывом, а всхлипом». Люди перестали видеть в своих соплеменниках равных себе. Стали их воспринимать только как объекты для воплощения желаний. Вот это и есть катаклизм расчеловечивания: каждый ощущает истинным человеком лишь и исключительно самого себя. В ренессансной трактовке — человеком равным Богу. И это — истинная и центральная идея книги.
При неизбывном страхе и ненависти к деградации, готовой сожрать всё и вся, Берджесс не знает, как этому активно противостоять. И давать советы в этой области не берётся. Как истинный англичанин, он подспудно предлагает лишь одно — достойно и не дёргаясь принять будущую неизбежную гибель.
Он — трезв, суров и пессимистичен. Присутствует ощущение уязвимости и хрупкости уклада жизни на малом острове. Его всё расширяющаяся зависимость от окружающего мира. Отсюда — элегически-фаталистическое восприятие возможных тотальных неприятностей: «может быть, не все мы умрем, но всё точно изменится».
Британцы всегда готовы… смириться с неизбежным катастрофическим грядущим? Нет, пожалуй, не смириться. Но принять его как вполне возможный вариант развития событий. Истерически протестовать против которого — бессмысленно.
Ещё старина Толкин во «Властелине колец» пришёл к мысли, что давно нет надежды на сохранение былого мира.
Но ведь всегда остается возможность уйти «за море».
Нет-нет, самоубийство — это не для джентльмена. А вот саркастичное презрение и неиссякаемая ирония — самое то. Посмеяться над грядущей катастрофой, выпить джина, закурить сигару и мирно наблюдать, как темнеющий остров погружается в волны Неизбежности.